Джоан и несколько приятелей наблюдали, как Эллис усадил меня в эту штуку и вручил странное устройство: резиновую трубку с грушей на конце. «Сжать ее зубами, — сказал он мне, — это все равно, что надавить на педаль газа. Стоит ее выплюнуть, и движок заглохнет. Так что для начала мы отправим тебя прокатиться по полосе. Чтобы запустить движок, работай поэнергичнее. Дави зубами, а как доедешь почти до конца полосы, выплевывай грушу».
Двигатель ожил быстрее, чем я предполагал. Буквально в нескольких дюймах позади моей головы пропеллер начал с силой рассекать воздух, и я набрал скорость. Ощущение было такое, будто в первый раз сел на мотоцикл. Я ухмыльнулся навстречу ветру, наслаждаясь ощущением скорости — мы разогнались километров до пятидесяти в час; когда живая изгородь в конце взлетного поля приблизилась, я выплюнул грушу.
Живая изгородь рванулась навстречу. Я понял, что сейчас разобьюсь. Совершенно рефлекторно мои руки на рычагах управления напряглись — и Pterodactyl взмыл в воздух. Двигатель и не думал глохнуть; наоборот, мне казалось, что он ревет все громче!
Я открыл глаза. Я был над деревьями. Я летел. Проблема была только в том, что я не знал, как летать. Как приземляться, как замедлить полет.
На пути выросло дерево. Я перепугался, крепче схватился за рычаги — и аппарат чиркнул по самым верхним веткам. Только милостью богов я все еще был в воздухе; я прекрасно понимал, что долго так продолжаться не может. Мне необходимо спуститься.
В голову пришла мысль: надо выдернуть провода. Если я смогу заглушить двигатель, произойдет одно из двух: или крыло плавно и не слишком быстро спланирует к земле, или — ну, в общем, этого не случится. Но вырубить мотор точно было безопаснее, чем мотаться в воздухе, совершенно не владея ситуацией. Разумеется, чтобы выдернуть из двигателя провода, нужно было на какое-то время отпустить рычаги. Прошло немало времени — по крайней мере, мне так показалось, — прежде чем я решился попробовать. Наконец выросший впереди дуб принял решение за меня. Пьяно раскачиваясь, я обогнул дерево — понятия не имею, каким образом, — сжал зубы и, отпустив один рычаг, вырвал какой-то провод, потом еще один, и еще…
Спустя, как мне показалось, целую вечность винт за спиной на конец замер. Я подергал за рукоятки, выполнил пару неуклюжих поворотов и приземлился — плохо, конечно, но более или менее ровно, — на соседнее поле.
Через несколько секунд друзья были рядом. Я сверху видел пару раз, как они гнали на своих мотоциклах, пытаясь разобраться в хитросплетении сельских дорог. Когда я чуть отдышался, мне потребовалось несколько минут, чтобы понять: приземлился я почти там же, где взлетел. Тем временем друзья громко поздравляли меня и аплодировали, а Джоан, моя девушка (позже она стала моей женой), хлопала меня по спине и повторяла: «Молодец, Ричард, это было здорово!» Они не слышали наставлений Эллиса и понятия не имели, что я должен был оставаться на земле.
Первый летный урок обошелся мне в несколько легких царапин, но моя уверенность в себе была сильно поколеблена. Может быть, думал я, я не гожусь в летчики. Я пожал руку Ричарду Эллису, пожелал ему успехов в обучении других кандидатов и уехал.
Больше я его не видел. Через несколько дней до меня дошла весть о том, что он разбился насмерть, летая все на той же штуковине. Так что тот день в Оксфорде был не только моим первым летным опытом; если подумать, именно тогда я получил ничем не приукрашенное представление о том, что значит быть первопроходцем воздухоплавания. Сегодня практически никто не помнит Ричарда Эллиса. Человек, хотевший научить Британию летать, погиб прежде, чем его работа смогла по-настоящему начаться. На каждого знаменитого и обожаемого воздушного героя приходится немало таких людей, как Эллис, — людей, чьи качества так и не проявились в полной мере, потому что у них не было одной важной вещи, которой обладали все великие авиаторы: невероятного везения.
